Рука и сердце [сборник litres] - Элизабет Гаскелл

потерял покой. Разъедающая душу борьба рано или поздно должна была отразиться на его здоровье, и Том, его единственный товарищ по долгим вечерам, заметил, что брат день ото дня теряет ко всему интерес, делается без причины раздражителен и взвинчен; и он решился привлечь внимание матери к тому, что с братом творится неладное – уж больно Уилл не похож на себя, весь какой-то осунувшийся, дерганый. Мать выслушала его и словно прозрела, вспомнив, что старший сын тоже нуждается в ее любви. Он и правда терял аппетит и, забывшись, тяжко вздыхал.

– Уилл, сынок! Что с тобой творится? – спросила она, когда он сидел и безучастно смотрел на огонь.

– Со мной ничего, – сказал он с досадой.

– Полно, сынок, я же вижу.

Он промолчал, не стал возражать. Да слышал ли он ее? У него на лице не дрогнул ни один мускул.

– Ты хотел бы вернуться на Ближнюю ферму? – обреченно спросила она.

– Сейчас уже ежевика поспела! – вставил Том.

Уилл помотал головой. Она молча смотрела на него, словно по его лицу пыталась разгадать, какая тоска его гложет.

– Вы с Томом можете уехать, если хотите, – сказала мать. – Я останусь, пока не найду ее, ты же знаешь, – добавила она тихо, чтобы младший сын не услышал.

Уилл быстро повернулся к ней и не терпящим возражений тоном, пользуясь своим непререкаемым правом старшего, велел Тому ложиться спать. И когда Том послушно вышел, он заговорил.

Глава вторая

– Мама, – начал Уилл, – с чего ты взяла, что она жива? Если бы она умерла, нам совсем не нужно было бы упоминать ее имя. От нее не было ни слуху ни духу с тех пор, как отец написал ей письмо, и мы даже не знаем, дошло оно до нее или нет. Наверно, она еще раньше оставила место. Сколько женщин умирает при…

– Ох, сынок, не говори так, не рви мне сердце! – чуть не плача взмолилась мать, но быстро справилась с собой, ведь ей непременно нужно было склонить его на свою сторону. – Ты ни о чем меня не спрашивал, ты точно как твой отец, вот я и помалкиваю, как при нем… Я же нарочно выбрала дом на этой стороне Манчестера, поближе к месту, где служила Лиззи. И на следующий день, как мы сюда переехали, я пошла к ее бывшей хозяйке и попросила дозволения поговорить с ней. Хотела выложить ей напрямик, что я о ней думаю: вышвырнуть мою девочку на улицу! Хотя бы нас сперва предупредила… Только она была в трауре, вся как в воду опущенная, и у меня язык не повернулся попрекнуть ее. Но я кое-что выведала у нее про нашу Лиззи. Хозяин и правда хотел отослать ее, давши день на сборы (теперь-то он сам отправился в иной мир, и я надеюсь, там с ним обойдутся милостивее, чем он обошелся с нашей Лиззи, очень надеюсь!), а хозяйка спросила ее, не стоит ли написать домой родителям. Говорит, Лиззи затрясла головой, нет, мол, не надо! Та давай ее уговаривать, и тогда Лиззи упала перед ней на колени и стала умолять ничего нам не говорить, потому что это разобьет мне сердце (и разбило, Уилл, Господь свидетель)… – Несчастная мать, давясь слезами, пыталась совладать со своим горем. – …А отец проклянет ее… Боже правый, научи меня смирению! – Несколько минут она не в силах была продолжать. – Лиззи пригрозила, что если хозяйка напишет домой, то она утопится, прыгнет в канал… Вот так… Но я напала на след моей девочки – хозяйка сказала, что она, скорее всего, пошла в работный дом, чтобы там разрешиться от бремени. Туда я и отправилась – и точно, она была там… Только чуть она окрепла, ее оттуда выгнали – молодая, сказали ей, иди ищи работу… А какую работу найдешь, сынок, с дитем-то на руках?..

Уилл слушал рассказ матери с сочувствием, хотя и не мог отделаться от стыда за проступок сестры. Однако то, что мать открыла ему свое сердце, сподвигло его открыть ей свое.

– Мама! – сказал он, поразмыслив. – Я думаю, мне лучше вернуться домой. Том пусть останется здесь, с тобой. Я знаю, что нужен тебе, но мне не будет покоя – знать, что она… так близко, и не видеть ее… Сьюзен Палмер то есть.

– Так у старика Палмера – я помню, ты мне о нем рассказывал – есть дочка? – удивилась миссис Ли.

– Есть. И уж так она мне люба! Из-за нее я и хочу уехать. Вот тебе и весь сказ.

Какое-то время миссис Ли пыталась взять в толк, что значат его слова, но не сумела свести концы с концами.

– Отчего ты не скажешь ей, что любишь ее? Ты парень видный и работник, каких поискать. После меня тебе достанется Ближняя ферма. Да если на то пошло, забирай ее хоть сейчас, а я как-нибудь проживу, буду вон уголь древесный выжигать и продавать. Что-то не пойму я тебя: хочешь добиться ее – зачем уезжать из Манчестера?

– Ах, мама, она такая хорошая, чистая, прямо святая. Она ведать не ведает, что такое грех. Как же мне просить ее руки, когда мы знаем, что случилось с Лиззи? Да все ли мы еще знаем! Сомневаюсь я, чтобы такая девушка смогла полюбить меня. А уж если она услышит про мою сестрицу, мы с ней и подавно окажемся на разных берегах, и захочет ли она найти мосток – перебраться ко мне? Скорее, содрогнется от ужаса. Ты просто не знаешь, мама, какая она!

– Уилл, Уилл! Если она такая распрекрасная, как ты говоришь, неужто она не пожалеет мою Лиззи? А если у нее нет жалости к несчастной, значит она жестокосердная и вся ее святость – обман и тебе лучше держаться от нее подальше.

Он лишь покачал головой и вздохнул. На этом тогда и завершился их разговор.

Но в голове у миссис Ли возник новый план. Она задумала пойти к Сьюзен Палмер, замолвить словечко за Уилла и открыть ей всю правду про Лиззи. Если девушка пожалеет бедную грешницу, значит она достойна ее Уилла, а нет – значит нет. На следующий же день, не ставя сыновей в известность, миссис Ли извлекла из сундука свой воскресный наряд, который после приезда в Манчестер ни разу не достала, – не до нарядов ей было, но чего не сделаешь ради сына!.. Она надела старомодный вдовий капор, отделанный настоящим кружевом, и красную суконную накидку, купленную вскоре после свадьбы, и в таком